Вскоре в нос ударили ароматы кухни, где-то под ногами послышался звон кастрюль, и Рин почувствовал, что все произошедшее за день навалилось на него неподъемной тяжестью и выдавило все чувства, кроме слабости и безволия, которые заполнили его до макушки. Где-то в отдалении пульсировали злость и отчаяние, но слабость и безволие пересиливали все. Тем удивительнее было, что запахи пищи неожиданно заставили Рина сглотнуть слюну, он даже споткнулся и со стыдом понял, что не смог сдержать слез. К счастью, из первой же двери, которые начались по правую руку, высунулся коренастый служка в холщовом фартуке и очень кстати отвлек Орлика.

Через минуту молодой Олфейн и его новый приятель, который не старательно, но весьма убедительно выставлял себя и охранником, и наставником одновременно, сидели за выскобленным дубовым столом, а еще через несколько минут стол оказался заставлен множеством услаждающих взгляд и обоняние блюд. Впрочем, вскоре Рин понял, что вкус кушаний нисколько не уступал их виду и запаху.

Сначала он отдал должное мелко порубленной и сдобренной луговым маслом красной редьке. Затем с немалым старанием занялся бараньей похлебкой, в которой волоконца мяса не приходилось выцеживать шумовкой, а можно было черпать вместе с вкуснейшими корнями и дольками чеснока. После похлебки пришел черед каши из пророщенных семян желтого полынника. Кашу сменил рыбец, фаршированный отпаренным степным зерном, а когда на столе появилась запеченная на углях кабанья нога, Рин с сожалением ослабил ремень. Он беспомощно развел руками и стал понемногу прихлебывать из кубка подогретое и чуть разбавленное вино, почему-то холодно и отстраненно раздумывая над тем, как же он может набивать живот после всего произошедшего.

Орлик, который до того одобрительно кивал, глядя на старания подопечного, вздохнул, пододвинул к себе большое блюдо с пирогами, ухватился за кабанью ногу и, прежде чем вонзить в нее зубы, крикнул служке, чтобы печень, обжаренную в масле, и вываренные в молоке почки он нес, а тушеную с корнями телятину придется отложить на другой раз.

Рин облокотился на завешенную мягко выделанной коровьей шкурой стену и подумал, что в балагане, который каждое лето поднимали на торжище у Кривой часовни скамские акробаты и фокусники, не хватает именно Орлика. Многие побились бы об заклад, что даже такой великан не способен уничтожить несоразмерную гору снеди, и, проиграв, были бы разочарованы только тем, что исполнитель столь удивительного трюка во время выступления не рычал, не плевался, а вел себя с достоинством и со всей возможной аккуратностью. И даже, когда опрокидывал в рот кувшин терпкого вина, не ронял ни капли на собственные грудь и подбородок.

— Все, — сказал вельт и с грустью оглядел пустой стол.

— Я с Хакликом, — пробормотал Рин, — прожил бы с таким количеством пищи больше недели.

— Разве то была бы жизнь? — махнул рукой Орлик и снова вздохнул. — Да пошлет Единый успокоение твоему старому другу в его странствии по реке времени. Честно признаюсь, я тоже не каждый день позволяю себе наесться, но, когда чувствую, что судьба начинает поджаривать мне пятки, мой живот требует полноты и тяжести. Ты не волнуйся, если я сяду в следующий раз за стол даже через несколько дней, до срока все равно не буду смотреть на тебя голодными глазами.

— И сколько дней, начиная с сегодняшнего, я могу чувствовать себя в безопасности? — со слабой улыбкой поинтересовался Рин.

— Со всей ответственностью могу пообещать безопасность только на сегодняшнюю ночь, — оскалил зубы Орлик и тут же расхохотался: — Не волнуйся, меня из моей конуры еще не выгнали, а места там для двоих хватит с избытком. Кстати, ничто не успокоит нас лучше крепкого сна. Тем более что пока мы добредем до моего логова, пища уляжется в желудке, а дома у меня есть славный шиллский сыр и забористое тарское пиво! Правда, оно не лучше местного вина. Люблю эту харчевню! Здесь нет зала, дыма, толкотни и шума. Трактирщик развозит стряпню по богатым домам Айсы, но для тех, кто ценит уединение, держит с десяток вот таких комнатенок. Так что не волнуйся, телятина, от которой мы отказались, найдет себе достойное применение, хотя бы приснится мне под утро!

— Что мы будем делать, Орлик? — спросил Рин.

— А сам-то что ты думаешь? — прищурился вельт.

— Разное, — нахмурился Рин. — Думаю, что прав был Камрет, и лучше бы ты стал моим опекуном. Думаю, что раз уж я внял советам старика, так надо его найти и выслушать его советы до самого последнего, иначе он опять исчезнет в самый важный момент. Но я действительно не знаю, что делать.

— А чего ты хочешь? — сдвинул брови Орлик. — Причем мне нужен не тот ответ, который вертится у тебя на языке, а тот, что скрыт в твоем сердце. Но, прежде чем ответить, ты, парень, должен задуматься еще и о том, чего хотят твои враги? Ты должен понять их, потому что их желания — это их действия, а их действия подобны преградам на твоем пути: какие-то придется обойти, какие-то преодолеть, а какие-то и уничтожить.

— И много ли у меня врагов? — поморщился Рин.

— Кого-то ты уже знаешь, — пожал плечами Орлик, — остальные дадут о себе знать рано или поздно. Имей в виду, многие твои враги еще не знают, что они с тобой в ссоре.

— Надеюсь, что Единый не враг мне, — постарался улыбнуться Рин.

— Всякий мнит такую же надежду, не задумываясь, что гора не может быть врагом камешку, кувыркающемуся с ее склона, — усмехнулся Орлик. — И я надеялся на удачу, и удача не изменяла мне до сего дня, но, когда я оглядываюсь назад, не замечаю и тени везения. Всякий раз я вижу труд, старание и упорство. Или так мне только кажется?

— А на что ты рассчитываешь теперь? — оживился Рин. — Неужели ты думаешь, будто я поверю в то, что ты просто по-приятельски выполняешь просьбу Камрета? Он всего лишь обещал присматривать за мной моему отцу, когда тот еще мог объясняться знаками! Или ты рассчитываешь, что я поверю в то, что ты хочешь вернуть украденные у тебя моей неведомой мне опекуншей серебряные и для этого множишь их недостачу?

— Ты хочешь длинного разговора? — рассмеялся вельт. — И ты получишь его! Нельзя вымерять шаги, не зная, куда идешь. Я и сам хотел бы кое в чем разобраться, но давай поговорим на свежую голову. Надо передохнуть, вечер еще только близится, но нас ждет раннее утро. И для начала подскажи мне, где Хаклик покупал хлеб?

— В лавке у Пурса, — откликнулся Рин. — У него самый вкусный хлеб, над входом в его пекарню висит вырезанный из дерева и раскрашенный золотом крендель.

— Я этот крендель помню, — улыбнулся Орлик, — потому что всякий раз, как захожу к этому пекарю, стучусь о его украшение головой. Эта пекарня как раз по дороге к моему логову. Заглянем к нему и спросим, как ему показался Хаклик? А что, если он приходил к пекарю не один? И не забывай: главным для нас пока является поиск твоего опекуна. Уже хотя бы потому, что Совет магистров должен состояться на два дня раньше, чем твой поединок с Фейром Гальдом!

Пекарня Пурса ничем не отличалась от прочих пекарен, разве только яркостью деревянного кренделя да большим количеством покупателей, которые, впрочем, иссякали к полудню, а к вечеру и вовсе становились случайными гостями. Поэтому пекаря за стойкой не оказалось, да и все его многочисленное семейство, похоже, было занято чем-то в глубине дома.

Рин несколько раз окликнул хозяина, пока откуда-то со двора не донеслось недовольно: «Сейчас выйду, есть терпение там или нет? Иду уже». Вслед за тем во дворе простучали чьи-то легкие шаги, затем заскрипела и хлопнула дверь, и в лавке появился хозяин. Теперь он ковылял медленно, словно только что опрокинул кувшинчик крепкого вина, и держал перед глазами растопыренную пятерню, будто кто-то соскреб с нее засохшую муку и по открывшимся линиям предсказал румяному мастеру долгую и счастливую жизнь.

— Вот ведь, — Пурс удивленно поднял брови, еще раз посмотрел на раскоряченную ладонь и вытаращил на Рина глаза со странно расширенными зрачками, — то «обними меня, дядя Пурс», то…