— Но у меня нет того щита, за которым можно спрятаться! — обиженно вскричал Рин. — Что же мне теперь делать? Отказывать тем, кому я не могу помочь?

— А ты предпочел бы умереть? — удивился Ласах. — Разве твой отец не говорил тебе? Разве Камрет не учил тебя? Разве ты сам все еще не догадался, что людская боль подобна морю, и пытаться бороться с ней все равно что пытаться выпить море? Наш удел только брызги, которые падают на кожу, а не волны, которые сбивают с ног. С брызгами мы иногда можем справиться, но даже это не значит, что мы обязаны бросаться за каждым из них!

— Я никогда не видел моря, — упрямо наклонил голову Рин.

— Какие твои годы! — Ласах взъерошил вихры мальчишке. — Увидишь еще, если будешь сберегать и свой дар, и свои силы. Ты подобен богачу, который одаривает монетой каждого встречного, не разбирая, действительно ли он нуждается в помощи или скорее в порке? Так ты сам превратишься в нищего задолго до конца пути. Не следует ли заняться щитом, который защитит тебя?

— Отец сказал, что в Айсе нет магов, которые берут учеников, — пробурчал Рин.

— Значит, думай о дальнем путешествии! — воскликнул Ласах. — Но и это еще не все. Ты осмотрел руку парня после твоего целительства?

— Да, — кивнул Рин. — Конечно, у него остался шрам и рука еще не вполне слушается, но он скоро поправится!

— Точно так, — вздохнул Ласах. — Шрам останется, хотя его могло и не быть. Рука слушаться его будет, но боль никогда не покинет ее полностью, да и в любую непогоду будет напоминать о себе. Я не скажу, что будь ты образован, как настоящий лекарь, ты добился бы большего, но кое-каких ошибок мог бы избежать. И уж, по крайней мере, не тратил бы свои силы, когда можно обойтись травкой или умелым заговором, горячей парной или умелым нажатием и растиранием!

— Это все глупости, которые я совершил? — надул щеки Рин.

— Я не хожу за тобой с пергаментом, — развел руками травник. — Но ты должен помнить о многом и, уж во всяком случае, отличать глупости от всего остального. И ясно представлять, чего ты хочешь добиться. Судя по твоим словам о храмовниках, тебя не столько беспокоит возможность исцелять людей, сколько желание восстановить против себя всех, кого только можно. Мир не совершенен, Рин, а жизнь вообще жутко несправедливая штука, но разве это причина, чтобы расставаться и с тем и с другим? Чем ты собираешься заняться, когда вырастешь?

— Разве у меня есть выбор? — Рин пристыженно опустил голову. — Наверное, я должен буду со временем стать старшим магистром, но мне бы еще хотелось быть отличным воином и научиться исцелять больных и раненых. Да, почтенный травник, я плохой целитель, раз уж после каждого исцеления порою чувствую себя хуже, чем до этого сам исцеленный. Но если бы ты знал, какое это счастье радоваться вместе с ним!

— Я знаю, — серьезно кивнул Ласах. — Поэтому и предлагаю тебе каждый день приходить мне помогать. Отчего-то мне кажется, что мы сможем помочь друг другу.

Они помогали друг другу меньше года. Рин и в самом деле многому научился у Ласаха и действительно приносил немалую пользу в его лекарской, хотя так и не смог чему-то сам научить травника, потому как не очень-то понимал, откуда берется его умение и как им надо распоряжаться. А потом все прекратилось, потому что старшего Олфейна сразил удар, и Рин оказался на долгие пять лет запертым в стенах родового дома.

Ласах чуть ли не через день приходил в дом Олфейнов, но помочь отцу Рина не смог, хотя приложил все умения, приводил знакомых лекарей, перепробовал множество снадобий. Все, что он делал более или менее успешно, так это вытаскивал в очередь с Камретом Рина из пропасти, в которую тот раз за разом проваливался, пытаясь исцелить отца, и из которой выбирался, становясь все более замкнутым и мрачным…

Об этом младший Олфейн, или теперь уже просто Олфейн, и думал, вышагивая вслед за вельтом по опустевшей в послеобеденное время Медной улице, когда, едва не сбив с ног не только его, но и опешившего Орлика, из переулка вылетела Джейса и захрипела, почти беззвучно разевая рот:

— Рин! Бегом! Бегом к Ласаху! Арчик умирает!..

Арчик и в самом деле умирал. Правда, Рин не сразу понял, что человек без лица, лежащий на столе в лекарской Ласаха и пускающий кровавые пузыри откуда-то из середины головы, и есть Арчик, но дыхание смерти почувствовал, едва ухватил его за руки. Впрочем, сомнения в том, что перед ним второй звонарь, исчезли сразу. Отсохшая рука не отзывалась на прикосновение, и ладонь пришлось передвинуть на локоть. И сразу придавила к земле тяжесть, потемнело в глазах, дыхание стало прерывистым, зато Арчик подал голос — завыл негромко, но пронзительно и безысходно.

— Ты можешь сделать так, чтобы он спал? — прошептал взъерошенный Ласах и тут же заорал рыдающей за его спиной Джейсе: — Бегом отсюда! На кухню иди, на кухню! Котел там, если вода закипела, тащи его сюда! И тряпье там застиранное, целая корзина! Тоже тащи!

— Я попробую, — прошептал Рин и тут же почувствовал облегчение. На его дрожащие ладони легли огромные пятерни Орлика.

— Я не лекарь, — прогудел вельт над ухом Олфейна и тут же повернулся к Ласаху: — Почтенный травник, почешите мне нос, а не то я чихну, и тогда уж беднягу не спасет даже олфейновское колдовство.

— Что с ним случилось? — выдохнул Рин.

— Молнией его ударило! — с рыданиями загремела котлом Джейса. — И чего он только потащился в Нижний город! Стражники его нашли. Говорят, мелькнул парнишка, потом молния шибанула. Но ни дыма не было, ни пожара. Комната и коридор почернели от удара, весь скарб и всю мебель размолотило, двери выбило, а пожара не случилось! Но это они уже потом увидели. Они и по улице этой — как ее, Каисской — не сразу пошли, позвал кто-то. А он часа два на ступенях вот так провалялся! Потом они сначала вот Арчика на лестнице нашли, а потом и еще одного, но тот вовсе обгорелым трупом лежал, а Арчик еще хрипел. Они его на тележку погрузили и сюда покатили, а отец как раз из башни выходил, вот и подхватил парня! Он на башню вернулся, ему скоро в колокол бить!

— Подожди! — рявкнул Орлик, останавливая рыдания звонарки. — Молния, говоришь? Громыхало что-то, слышали! Отчего же она его не обожгла? И почему не сгорел тот, второй? Да и Арчик как выжил, и с меньшими ранами бедняги без звука поганым пламенем испепелялись. Почему Арчик не сгорел? Что за странная молния?

— Молния и вправду странная, — поморщился Ласах, осторожно смывая с головы бедняги запекшуюся кровь. — Пару раз приносили мне похожих красавцев, только оба раза молния обухом топора оказывалась. Крепко досталось парню, а удар-то всего один был. Нос в месиво, да и черепушка могла треснуть. Нет уж, если выживет звонарь, с красотой, наверное, простится. Что-то я не приглядывался к нему раньше. Он хоть красивым был, Джейса?

— Не знаю! — снова зарыдала звонарка.

— Цыц, дудка! — повысил голос травник. — Бегом на кухню! Над столом на полке горшок с белым порошком! Возьми горсть порошка, с полкубка воды, сиди там и смешивай в миске, да не останавливайся!

— Что скажешь, травник? — спросил Рин, ловя языком бегущие по лбу и носу капли пота.

— Ничего пока не скажу, — сердито бросил Ласах. — Откроет парень глаза, тогда и посмотрим. После такого удара и без глаз может остаться, а остальное… Если поможете ему выкарабкаться — выкарабкается, а не поможете, даже если и выживет, все одно разум подрастеряет.

— Ты уж постарайся, травник, — прогудел Орлик. — Очень мне хотелось бы расспросить звонаря, что там, на Каисской улице, приключилось? Приятель там у меня один комнатушку имел, как бы это не его припасы молнию сотворили!

— Камрет! — догадался Рин.

— Держите руки! — одернул парня травник. — Жив ваш Камрет! Он, считай, уж месяц как у меня на втором этаже ночлег держит. И сегодня здесь был, за час до доставки бедняги этого ушел. И сказал, кстати, что, если вы появитесь, послание для вас на столе оставил! Да говорю же, руки держите, потом прочитаете, потом!..