Ну а когда две вышедшие из самолета фигурки подошли в двери зала прилета, все диспетчера удивились еще сильнее, чем при посадке: в Сеутулу прилетели две женщины. Одна в форме пилота Аэрофлота, а другая — какая-то несуразная, высокая и сутулая, в двумя большими сумками в руках. Не очень-то и обычными сумками, как чуть позже пояснил парень из таможни: в них лежали две винтовки и два пистолета.

— Это прилетела последняя русская спортсменка, стрелок. Она из Сибири добиралась, а там погода была нелетная, так что едва успела. Хорошо, что русский посол захватил специальное разрешение на провоз оружия за подписью самого президента…

— Почему это хорошо? — спросил кто-то из персонала аэропорта.

— Потому что мне пришлось бы ее задержать и я опоздал бы на открытие. А так у меня еще сорок минут, и если я пристроюсь за посольской машиной…

Остальные лишь завистливо вздохнули: у них была возможность лишь по телевизору на открытие Олимпиады поглядеть. Но они еще не знали, что им это так повезло…

Виктор Захарович Лебедев был не очень доволен тем, что его –­ чрезвычайного и полномочного посланника СССР в Финляндии — попросили встретить в аэропорту какую-то спортсменку. Правда, попросили его такие люди, отказать которым ему и в голову бы не пришло, да и спортсменка оказалась не самой простой. То есть с точки зрения прохождения на территорию страны: она с собой привезла кучу огнестрельного оружия. О котором ему тоже пришлось отдельно договариваться с финским правительством — но договориться оказалось несложно и документ, разрешающий некой Совушкиной Т. В. ввезти в Финляндию две винтовки и два пистолета, подписал лично Юхо Паасикиви, с которым у Виктора Захаровича и личные отношения сложились более чем неплохие.

А насчет девушки-спортсменки… какая-то она странная: всю дорогу от аэропорта до стадиона молчала, а когда посланник привел ее в помещение, где спортсмены уже готовились к выходу, она подошла к руководителю советской делегации и просто сообщила:

— Я — Совушкина, иду во главе колонны. Где знамя?

И Виктор Захарович был уверен, что товарищ Андрианов пробормотал что-то совершенно нецензурное…

Поднявшись на гостевую трибуну, посланник с некоторым удивлением увидел на ней и летчицу, которая привезла эту самую Совушкину. Причем в компании молоденькой девушки, которая буквально не знала, как ей получше услужить. Впрочем, особо отвлекаться на разглядывание этой странной пары он не стал: церемония началась и на дорожку стадиона одна за другой стали выходить команды. Какие — можно было увидеть и по поставленным на трибуне телевизорам, показывающим происходящее сразу с четырех телекамер, установленных с разных сторон стадиона…

Посланнику было очень важно отслеживать реакцию других находящихся на трибуне «гостей», ведь в кои-то веки здесь собрались весьма высокопоставленные гости из множества стран, причем в большинстве своем из стран, к СССР симпатий явно не проявляющих. И, наблюдая за сидящими на трибуне людьми, он не очень хорошо видел творящееся на стадионе. И поэтому очень не сразу понял, почему вдруг наступила полная тишина. Почти полная, даже комментатор телевидения, непрерывно бубнящий что-то, замолчал. А несколько секунд спустя весь огромный зал буквально взорвался овациями — и только тогда Виктор Захарович обратил внимание, что все телеоператоры показывают одно и то же. Показывают, как шагающая во главе советской колонны высокая девушка несет флаг Страны Советов на вытянутой руке…

Когда церемония закончилась и спортсмены вернулись в отведенные им помещения под трибуной, к Константину Александровичу снова подошла Совушкина:

— Вы заберете флаг?

— Да, конечно… а ты… а вы куда?

— Я вообще-то стрелять сюда приехала. Мне, чтобы руку восстановить, потребуется неделя. Ну, пять дней, так что я пока в Ленинград, восстанавливаться. Да вы не волнуйтесь, двадцать пятого я как штык… а сейчас мне пора: пилот уже ждет. Надо побыстрее восстановиться, я товарищу Сталину пять золотых медалей пообещала, а обещания нужно держать.

— Хм… с такими-то руками вы наверняка хоть сегодня всех перестреляете.

— Возможно, но рисковать не хочется. Так что до пятницы…

— Фея, я все понимаю: ты и стрелок, и врач… но полчаса тащить флаг на вытянутой руке… — в кабине самолета высказала свое мнение об увиденном Ира, — ты после этого вообще стрелять-то сможешь? Я имею в виду в цель попадать?

— Сейчас — нет, мне на восстановление пара дней потребуется. Но макнуть мордой в грязь всех западных спортсменов стоило. У них уже мандраж начался: если в команде девчонка такая, то какие же все остальные?

— И какие?

— Довольно хреновенькие, футбольная сборная, например, только неделю назад смогла переиграть дворовую команду из Коврова. Но все же смогла, а полтора месяца назад они продули нашим фабзайцам со счетом девять-ноль. Да и с дисциплинкой у них… представляешь, даже после моего прямого предупреждения за пьянку пришлось выгнать из команды двенадцать человек!

— То есть шансов у нашей сборной немного…

— Точно, я больше чем на полсотни золотых медалей и не рассчитываю.

— Знаешь что, Фея? Сдается мне, что ты зажралась. У нас в Молотовске аэродромные мечтают хотя бы десяток золотых заполучить…

— Заполучить у нас все мечтают, а вот самим задницей подвигать…

— Двигают, а что толку? В Молотовске два спортивных общества, друг с другом соревнуются — и всё. Да и соревнования… волейбол и баскетбол — только в школьном спортзале, там даже зрителей некуда посадить. Что-то еще… дочка подрастет — придется куда-то поближе к югу перебираться, чтобы хоть ей было где размяться.

— Ты же вроде командир полка?

— Ну да.

— И пока в декрете?

— Я еще и рапорт написала до года за свой счет.

— Ну вот на досуге развитием спорта в городе и займись. В Коврове же дворцы спорта люди сами выстроили, а там что, народ другой?

— Так в Коврове ты все стройматериалы обеспечила, а там…

— Я обеспечу, ты мне только напиши что нужно. Ладно, уже садимся, тебе есть с кем до дому долететь?

— Есть, Голованов мне самолет с пилотом выделил. Он вообще был готов сам меня домой везти лишь бы я согласилась с тобой в кабине посидеть…

— Ну и отлично. Как взлетишь, вот эти таблеточки прими, обе сразу. Домой прилетишь с полными сиськами корма для дочки. Но не раньше, иначе по дороге лопнешь. А насчет юга… Тебе полком командовать нравится?

— Да.

— Есть идея у болгар арендовать остров Самофракию под курорты для советских граждан. С болгарами я договорюсь, так что выстроим там и пионерлагерь для детишек из Молотовска. Ну и санаторий для родителей этих детишек. Надеюсь, за пару лет справимся, а специально для наших летчиц отдельный семейный курорт устроим. Как тебе идея?

— В принципе нравится…

— Вот когда полком командовать тебе надоест, отправлю тебя в отставку и назначу начальником Самофракийского авиаотряда. Может быть, если хорошо себя вести будешь.

— Вот теперь у меня и сомнений не осталась, что ты Фея. Всё та же самая… вредная зараза. Спасибо тебе!

— Я же сказала «может быть».

— Спасибо за то, что ты есть, вот за что. Ну все, надеюсь, скоро еще свидимся… вот мой самолет стоит. До свидания!

Глава 21

С олимпиады Таня привезла семь золотых медалей. Просто так получилось: выставленный для стрельбы по «бегущему оленю» Петр Николаев сильно заболел. Простуда — она в любом сезоне случается, а стрелять, когда нос вообще не дышит — это заранее согласиться на проигрыш. Но Андрианов — то ли по хитрости, то ли смеху ради — записал «Совушкину» в качестве запасного стрелка на все виды стрелковых соревнований. И не прогадал, хотя потом Таня ругалась страшно: первый тур по оленю совпал со вторым туром «скоростной стрельбы» из пистолета, а второй тур стрельбы проходил в один день со стрельбой из мелкашки, где она участвовала в двух видах соревнований. Но ругаться — ругалась, однако золотые медали получила.