— Да не слушается он меня! То есть слушается когда я врачом работаю, но врачей слушаться и положено. Если врачей слушаться, то есть риск остаться живым и здоровым, и, вы уж мне поверьте, так каждый рискнуть готов. А в остальном… Ладно, замяли для ясности. Светик! Ты как, готова в левое кресло плюхнуться?
— Как юный пионер. Куда садимся, в Монино или на Центральный?
— Лаврентий Павлович явно хочет поругаться, да и, боюсь, Иосиф Виссарионович тоже не прочь меня сожрать с какашками вместе. Давай на Центральный, лучше побыстрее отделаться и пойти спать…
На аэродроме в Москве Таню уже ждал новенький автомобиль. То есть совсем новенький лимузин, изготовленный на ЗиСе: заводчане изготовили три «прототипа» и один передали «для обкатки и замечаний» в ГОН. Иосифу Виссарионовичу машина не понравилась и теперь ее использовали в основном для того, чтобы кого-то важного в Кремль привезти. Руководителей дружественных государств, или генерала Каманина…
С руководителями Таня встретилась в кабинете Сталина. И на первый же вопрос Иосифа Виссарионовича ответила так:
— Ну вы же наверняка не захотели бы, чтобы я избила первого Героя Советского Союза. Так что он тут точно не виноват. А лететь пришлось просто потому… я же обещала Лаврентию Павловичу, что лично посмотрю, что там происходит. И посмотрела, лично. И вот что я вам скажу: богата земля Русская дураками. И дурами, вроде меня, например. Но чем характерны русские дураки, так это тем, что сначала они насоздают себе кучу трудностей, а потом обязательно героически эти трудности преодолевают. Я вот преодолела… почти.
— Что значит «почти»? — с подозрением в голосе спросил Иосиф Виссарионович.
— Я теперь должна срочно клей придумать, которым этот шнур резиновый к обтекателю приклеить, причем такой клей, который уже через несколько часов никакой гадости в воздухе бы не распространял. Не очень сложная задача, но и на нее некоторое время потратить придется.
— Так, с этим разобрались. А теперь скажите, почему вы категорически против того, чтобы информацию о полете опубликовать? Я считаю, что такая публикация даст огромный политический эффект…
— А я не считаю. Вы что публиковать-то собрались? «Директор ВНИПИ слетала в космос чтобы разобраться, что за дерьмо происходит с ранее запущенными спутниками», — продекламировала она «голосом Левитана».
— Ну, можно и в более обтекаемом варианте подать, — вкрадчиво предложил Лаврентий Павлович.
— Можно. Но не нужно. Есть у меня один веский довод… — и Таня выразительно повела глазами в сторону Каманина. Берия взгляд уловил:
— Николай Петрович, я думаю, что вы все сделали правильно, полностью в пределах ваших компетенций. А сейчас мы бы хотели обсудить, что некоторые блондинки делали неправильно, и мне кажется, что лучше это нам обсуждать наедине…
— Фея, что еще за доводы? — «грозно» спросил он, когда за Каманиным дверь закрылась.
— Для меня лично — довод очень веский. Даже спустя много тысяч лет, причем даже самое насквозь прогнившее человечество не забыло, что первым человеком, взлетевшим в Космос, был советский летчик Юрий Гагарин. Я его уже нашла, он у Каманина в команде готовится… есть вещи, которые ломать нельзя.
— Ты же говорила, что космонавтов готовить года три. А если американцы…
— Американцы хорошо если через год гирю пудовую в космос поднять смогут. А мы через год поднимем космонавтов. Подготовленных космонавтов. Но — через год, я просто кое-что подзабыла в плане их подготовки, а теперь вспомнила. Парней нужно правильно подкормить, физиологию подправить… Я займусь, и осенью следующего года Юрий Гагарин будет первым человеком, который полетит в космос.
— А ты… — начал было Лаврентий Павлович.
— А я — не человек. Я всего лишь энергетическая матрица, подсаженная в остывающий труп вашей девочки. Очень мощная матрица: ни один человек просто физически не смог бы выполнить этот полет и не сдохнуть при этом. А через год, когда корабли все же доделают, люди уже смогут летать в космос, и первым человеком там будет именно он.
— Возможно, ты и права, — задумчиво проговорил Лаврентий Павлович. — мы не будем сообщать о твоем полете. Но ведь те, кто принимал участие в запуске…
— Именно поэтому я сегодня же возвращаюсь в Тюратам. О том, что я поднималась, знают человек сорок, а после того, как я с ними поработаю, кроме нас, Светы и Каманина будет знать разве что еще один человек. Кстати, человеку этому – подполковнику Кириллову Анатолию Семеновичу — нужно орден дать.
— Это кто?
— Начальник стартовой команды. Мне его все равно придется еще тренировать для управления пусками пилотируемых ракет, так что его я гипнотизировать и память стирать ему не хочу.
— Мы его наградим… — медленно проговорил Иосиф Виссарионович, — после того, как космонавты полетят. Да, а вы что-то Каманину говорили, что-то насчет имеющегося опыта. Вы там, у себя, в Системе, в космос летали уже?
— Нет. Но там были космические станции, которые иногда использовались, и все регенераторы, начиная со второй категории, к полетам готовились. Нам просто внедряли воспоминания астронавтов, чтобы при необходимости полета мы в космосе себя нормально чувствовали. Я примерно полсотни таких «полетов» запомнила. То есть забыла уже давно, но теперь многое уже вспомнила. И теперь действительно знаю, как подготовить космонавтов за год. Единственный вопрос заключается в том, а хватит ли у нас ракет.
— Машину Королева передали уже для производства в Куйбышев. В Калининграде еще десятка полтора ракет изготовят, а потом они только оттуда пойдут. По планам — по две машины в месяц.
— Меняйте планы, нужно штук по пять. Нам только навигационных спутников потребуется больше полусотни за пять лет поднять, а сколько спутников связи и разведки — это я даже знать не хочу.
— И правильно делаешь, — усмехнулся Лаврентий Павлович. — По две в месяц — это как раз для твоих спутников имелось в виду. А ты когда в Тюратам лететь собралась?
— Вот чаю попью и сразу, а что?
— Я лечу с тобой. На всякий случай…
Лаврентий Павлович с огромным интересом посмотрел, как ракета со страшным ревом поднимается в небо. А потом с еще большим интересом посмотрел на широко улыбающуюся Таню:
— Это ты чему это так радуешься?
— Да так. Просто я все еще где-то в глубине души думала, что лететь снова не обязательно, но теперь обратной дороги уже нет.
— Так, ты что придумала?
— Я ничего особенного не придумала. Сейчас подняли на орбиту разгонный блок, завтра я к нему подлечу, пристыкуюсь — и не спеша полечу резать вот этими кусачками чертовы резинки. Удовольствия, конечно, мало: трое или четверо суток проболтаться в тесной жестянке только чтобы три раза перекусить шнурок толщиной в сантиметр…
— Ты никуда больше не полетишь!
— Деваться-то уже некуда. Там, высоко-высоко болтаются спутники стоимостью за триста миллионов рублей, и разгонный блок ценой за десять миллионов. Что лучше: потратить еще десять чтобы эти миллионы пользу приносили или выкинуть их в помойку? Ответ очевиден!
— Пусть кто-нибудь другой летит. У Каманина же целый отряд космонавтов!
— Не выйдет. Во-первых, космонавты на высоких орбитах облучатся, там космическая радиация. Не очень значительная, но пользы она не нанесет — а я умею ее нейтрализовать. Хотя это и не обязательно, за четыре дня много никто там не нахватает. Но во-вторых, с энергетикой у нас совсем хреново, и опускаться придется по баллистической траектории, с перегрузками за двадцать «g». Я выдержу столько без проблем, а все остальные — просто сдохнут.
— Ты никуда не полетишь!
— Ну вы же знаете, что полечу. И вы — если не прекратите эту истерику — горячо мой полет одобрите. Хотите попробовать?
— Вот ведь вредная старуха. А если с тобой что-то случится? Ракета разобьется или с орбиты той вернуться не получится?
— Подумаешь, делов-то! Даже если и случится что-то не особенно приятное: я врачей всему полезному обучила, по медпрепаратам все уже в промышленность передала, мерзавцев большей частью зачистила, а про оставшихся вы и без меня все знаете уже.