— Зря дергаешься, отвязаться не получится. А если получится, то ты немедленно и бесповоротно умрешь. Так что слушай меня внимательно, мразь, и постарайся запомнить то, что я скажу: повторять не буду. Ты меня понял? Если понял, кивни. А если не понял, то голову тупую твою я просто отрежу.
Николай Алексеевич увидел в поднимающейся руке силуэта огромный нож — и кивнул.
— Вот и отлично. В стране неурожай, может даже голод наступить. А может и не наступить, поскольку в госрезерве, которым ты распоряжаешься, запас продуктов есть. А вот на местах кое-где продуктов практически не осталось. Так вот, где-то со следующей недели товарищи на местах будут просить о выделении продуктовой помощи из госрезерва, и если хотя бы одна такая просьба не будет удовлетворена в течение одной недели — для особо тупых поясняю, что неделя состоит из семи календарных дней — то твою семью начнут постигать тяжелые утраты. Сначала — старшая сестра, затем — младшая, потом за братьев примемся… то есть ты примешься. Одна неудовлетворенная в срок заявка — один родственник. Понял? Кивни…
Николай Алексеевич снова кивнул.
— Тогда продолжу: с обеспечением заявок с мест — это одна часть твоей работы, которую ты и так обязан выполнять. А вот что выполнять не обязан, но лично я рекомендую все же выполнить: никаких поставок в дар дружественным странам и никаких продаж продовольствия капиталистам. Здесь мои наказания будут построже: если хотя бы тонна зерна уйдет во Францию, то умрет тоя старшая дочь. В Польшу — младшая. К румынам — жена. И меня не волнует, как ты этого добьешься, а если не добьешься, то уж не обессудь. Как говорят буржуи, ничего личного, только бизнес. Да, еще: попытка уволиться приведет к тому, что все перечисленные умрут, а ты умрешь после того, как всех похоронишь. Мне твой преемник-заместитель очень не нравится. Самоубьешся — твоя семья тоже умрет, но уже мучительной смертью. И если ты просто кому-нибудь о нашем разговоре расскажешь, произойдет то же самое: вы все умрете. Что? А за меня ты не беспокойся: меня никто не поймает и смерти ваши предотвратить не сможет. Впрочем, это ты сейчас и сам поймешь…
Силуэт взмахнул рукой и Николай Алексеевич зажмурился: ему показалось, что его будут сейчас бить по лицу. Но удара не последовало — а когда он открыл глаза, то понял, что и к креслу он не привязан, и рот неизвестно чем не залеплен. Он оглянулся, осторожно оглянулся: в кабинете никого не было.
— Наверное, переработал, — подумал он, — уже кошмары сниться начинают… Надо просто пойти и лечь спать в кровать.
Но, встав с кресла, он увидел на столе смятый кусок медицинского пластыря, приколотый к столешнице большим ножом…
Николай Николаевич случайно зашел в лабораторию, где две девушки готовили какой-то очередной опыт. Зашел — и заслушался «расскащом» молоденькой девочки о том, как она представляет себе металлы. Очень необычно представляет:
— Ну вот возьмем рений…
— И где мы его возьмем? Я слушала, что это очень редкий металл.
— В тумбочке у меня возьмем, я припасла пару килограмм для опытов. Мы же сейчас теоретически рассуждаем! Так вот, этот рений — самый кривокосый металл, поэтому на его примере проще всего всю физику процессов рассказывать.
— А чего в нем кривокосого?
— А он имеет окислительный потенциал от минус одного и до плюс семи. То есть может сам себя окислять, и вообще слиток рения можно рассматривать как соединение рений-рений семь. Точнее, рений-рений шесть все же, и поэтому любые рядом лежащие семь атомов рения имеют один общий электрон.
— Ну… да.
— Вопрос лишь в том, что именно любые семь атомов. Уберем из первой кучки пару атомов, возьмем два других — не физически, а именно что мысленно — и общий электрон будет и у этой семерки. А если уж совсем абстрагироваться от конкретных атомов, то выходит, что общих электронов в куске рения столько же, сколько и атомов. На самом деле много меньше, конечно же, нам надо кристаллическую структуру учитывать, так что электронов вдвое меньше чем атомов получается.
— И что?
— Над поверхностью металла плавает целое облако таких электронов. Следовательно, автоэмиссия у рения такова, что если сделать из него, скажем, катод электронно-лучевой трубки, то для ее работы этот катод даже нагревать не придется.
— Хм… интересно. Надо бы попробовать немного этого рения добыть и проверить эту идею.
— Потом, сейчас другое интересно: это облако именно общих электронов приводит к тому, что рений очень хорошо адсорбирует маломолекулярные вещества и очень плохо — многомолекулярные. А еще именно на рении адсорбированные атомы и молекулы могут, будучи притянуты друг к другу довольно близко, вступить в свою реакцию.
— И что?
— Пока ничего. Но вот водород рений не адсорбирует практически, зато платина его на себе собирает очень даже лихо. И, чуть менее лихо, кислород — поэтому если в смесь кислорода с водородом сунуть кусочек платины, на поверхности металла водород с бешеной скоростью начинает окисляться. Но воду-то платина плохо притягивает…
— Понятно… с водой.
— А теперь мы в платину добавим рений. Немного, так, чтобы между атомами рения был промежуточек… что мы там катализировать собрались? Промежуток в четыре-пять атомов платины. Платина — металл, ток, то есть электроны, проводит. И что мы получаем? Платина притягивает водород, рений прилепляет к себе, скажем, октан, отбирая, точнее, оттягивая на себя электрон. А тут рядом водород весь из себя такой с валентным электроном крутится, аж приплясывает! Октанобезэлектроненый тут же с водородом вступает в недозволенную общественной моралью связь, получается циклооктан, или циклоеще кто-то, его рений уже держать не хочет и не может — и в реакционную среды отваливает кусок высокооктанового бензина. И все, то есть катализатор снова готов к работе.
— То есть просто сплав платины и рения этого?
— Не сплав. Давай договоримся так: мы будет четко различать сплавы и интерметаллиды. Так вот, получается, что интерметаллид платины и рения, причем рения должно быть примерно полтора процента… одна шестьдесят третья молей от объема платины, даст нам бесплатно сколько угодно высокооктанового бензина по цене прямогонного или даже дешевле.
— Забавная теория. Но мы-то ее не проверим, я просто не знаю, где этот рений вообще взять.
— Я же сказала: у меня в тумбочке. Я привезла кусок, примерно два килограмма… его в Германии уже лет пятнадцать добывали для какой-то фигни, и скоро снова добывать будут. Так что единственная у нас проблема — это где взять тигель из окиси циркония чтобы платину в нем расплавить. А платиновый тигель на такое и вовсе не жалко потратить…
Николай Николаевич не удержался и вышел из-за высокого химического стола:
— Серова, ты собираешься испортить ценную химическую посуду?
— Могу и не портить, тогда дайте мне другой кусок платины.
— А у тебя что, на самом деле есть рений?
— Ладно, повторю в третий раз: я принесла с собой в университет кусочек для опытов, килограмма два весом кусочек.
— А где ты его взяла?
— Где-где… украла. Смародерила. Иду, гляжу: валяется дохлый фашист, а в руке сжимает кусок рения — а вот вы что бы в такой ситуации сделали? Шучу, — уточнила Таня, глядя на ошарашенные физиономии собеседников. — Мне знакомые принесли… но именно что для опытов.
— А тебе обязательно тигель из окиси циркония? — спросил академик, у которого аж мурашки побежали по коже от открывающихся перспектив.
— Нет, я могу, конечно, попросить высокочастотную печь с магнитной левитацией, но, боюсь, ее весь физфак будет полтора года изобретать…
В воскресенье Таня в Коврове зашла с мелкой просьбой к Мише Шувалову и встретила там новенького инженера, которого звали Володя Кудрявцев. И который должен был на новеньком «механическом» заводе заниматься вопросами изготовления небольших турбин для уже выпускаемых там электрогенераторов.
— Володя, ну-ка, отойдем на секундочку… Ты его не слушай, — Таня ткнула рукой в стоящего рядом и с ехидной улыбкой Танины излияния слушающего Мишу, — а смотри вот сюда. Если здесь поместить вот такой компрессор как на турбодетандере, а вот тут собственно турбину… связанную с компрессором, понятное дело, а вот здесь турбину уже свободную…