— Интересная позиция: чтобы упростить путешествия по области, вы предлагаете сконструировать новый самолет! И, я слышал — и не ругайтесь, если это была какая-то глупая шутка — вы готовы самостоятельно целый авиазавод построить чтобы этот самолет изготовить.

— Это не шутка, и не глупая. Да, мне такой самолет нужен в личных целях. Но я где-то слышала — и не смейтесь, если меня наивную такую кто-то обманул — что в СССР есть и другие области, кроме Владимирской. А некоторые даже гораздо больше по размерам, да и наши, владимирские дороги покажутся по сравнению с тамошними просто скоростными шоссе. Именно поэтому мне нужен самолет а: небольшой, способный садиться на поляну, с которой на скорую руку скосили кусты и большие пеньки убрали, б: способный летать хоть на двадцать километров, хоть на тысячу и в: который можно хранить без ангара хоть в Кара-Кумах, хоть на Новой Земле.

— Вот это уже больше похоже на техническое задание.

— На техническое требование. К заданию сейчас только подобрались: понятно, что самолет нужен цельнометаллический и, желательно, с герметичными салоном и кабиной. С носовым колесом: на полянках лесных обзор, как правило, не очень хороший, да и разбег желательно сокращать.

— Это ты… вы верно заметили.

— Товарищ инженер-генерал-майор, разрешите обратиться!

— Что? — Мясищев даже несколько опешил от такого обращения. — Обращайтесь…

— А по имени ко мне никак нельзя? Когда меня взрослые дяденьки на «вы» называют, я сразу чувствую себя старой каргой…

— Понял, исправлюсь, — усмехнулся Владимир Мизайлович. — Просто про сокращение взлетной дистанции с носовым колесом большинство летчиков и не подозревает, а напрасно.

— Так я и не летчик… но это неважно. Продолжим: раз уж есть мощный мотор, то нагрузку на крыло можно слегка увеличить, фюзеляж потолще сделать, но взлетную и посадочную скорости необходимо не то что сохранить по сравнению с Ще-2, а даже уменьшить… раза в два уменьшить. Со взлетной оно понятно: моторы вытянут, а вот с посадочную — тут и развитая механизация крыла важна, и требуется винт с изменяемым вплоть для реверса шагом.

— До реверса чего?

— Ну, чтобы тормозить пропеллером. Я чуть позже объясню.

— Я уже понял… интересная задачка получается.

— Гораздо интереснее, чем вы уже подумали. На машине потребуется сделать так, чтобы она устойчиво летала с передней и задней центровкой, гуляющей в широких пределах. Сядет шесть пассажиров в передние кресла или в багажное отделение сзади навалят чемоданы с книжками и слитками золота — самолет должен с этим добром лететь как ни в чем не бывало. Ну и последнее, его должен легко пилотировать не то что летчик второго класса, а даже такие чучела как я.

— Вы… ты не похожа на чучело.

— Да я не про внешнюю красоту. Внешне-то я любой красавицей стать могу, а вот учеба мне с трудом дается. То есть по верхам я быстро все хватаю, а вот вглубь копать…

— Ничего, с твоим упорством ты все, что угодно, выучишь. Давай так договоримся: ты пока студенческое КБ не организуй… просто потому, что у меня это легче получится. А твоя идея насчет самолетика для местных авиалиний мне нравится. Я подумаю немного, составлю уже нормальное техзадание, потом мы вместе посидим, его посмотрим и подумаем, что и когда из этого получится сделать.

— Договорились. Только вы мне на завтра пропуск к себе закажите, я зайду и принесу кое-что про новые материалы. Я же на химфаке учусь, порезвилась немного с интерметаллидами. Есть алюминиевые сплавы, которые прочнее инструментальной стали. И титановые, которые еще прочнее… вам понравится. Только это, я думаю, информация из-под грифа «совершенно секретно», так что вам я их дам, а дальше пусть Николай Николаевич решает.

— Это кто?

— Семенов, академик. Он у меня научный руководитель…

Иосиф Виссарионович зашел в зал, где уже собрались некоторые члены Комитета по Сталинским премиям в области науки, военных знаний и изобретательства. Очень некоторые, но все представления были уже рассмотрены в подкомитетах и собравшиеся должны были утвердить несколько «спорных» вариантов. Точнее, они должны были рассказать Сталину, что же в номинациях оказалось спорным, а уж Иосиф Виссарионович сам должен был принять по ним окончательное решение. Собственно, поэтому в зале были и люди, а Комитет не входящие, но мнение которых Иосифу Виссарионовичу было важно.

Сталин оглядел сидящих вокруг стола товарищей, обратив особое внимание на ехидную физиономию Станислава Густавовича. Единственного, пожалуй, человека, от которого Иосиф Виссарионович относительно безропотно сносил даже матерную брань (впрочем, об этом, кроме него самого и, пожалуй, Власика никто и не догадывался). А уж его ехидные замечания… Похоже, некоторые выдвижения сегодня будут по-настоящему спорными.

— Итак, начнем, товарищи…

— Начнем, — Струмилин не смог удержаться от привычного образа паяца. Правда Сталин прекрасно знал, что эту «маску» Слава надевает, когда опасается, что его аргументацию не поймут, а потому старался слушать его очень внимательно. — Тут некоторые товарищи предлагают удостоить премии третьей степени за изобретение в сорок третьем году машины по изготовлению топливных гранул.

— Я не вижу причин, по которым это изобретение можно считать спорным, — тихо, но «увесисто» произнес Иосиф Виссарионович. И заметил, что Берия при этом широко улыбнулся.

— Спор тут не о важности изобретения, а о премии как таковой. Потому что наркомуголь считает, что премия должна быть не менее чем второй степени.

— Почему?

— Потому что по их подсчетам, внедрение этой машины дало уже в сорок третьем году стране больше полумиллиона тонн условного топлива, получаемого буквально из мусора.

— Я думаю, что к мнению наркомата угольной промышленности следует прислушаться.

— А я думаю, что надо прислушаться к мнению наркомата электростанций: по их подсчетам, топливные гранулы, только не древесные, а изготовленные вообще из соломы, обеспечили только электростанциям по полтора миллиона тонн условного топлива в год!

— И кто из них, по твоему мнению, должен победить?

— А вот товарищ Мехлис считает, что автору этого изобретения вообще премию давать не надо!

— И чем же Лев Захарович недоволен? Или он считает, что этот изобретатель замышляет против Советской власти?

— Он считает, что изобретатель не дорос до Сталинской премии, потому что изобретатель — это четырнадцатилетняя девочка!

— То есть он думает, что в нашей стране девочкам запрещается изобретать? И получать премии⁈ В этом он, нам кажется, глубоко заблуждается. Сколько, ты говоришь, она нам сберегла условного топлива?

— Я посчитал немножко, в прошлом году получилось примерно три с половиной миллиона тонн.

— Одна девочка дала стране больше, чем тысячи стахановцев… мы думаем, что премия первой степени будет достойным выражением уважения этой девочки нашей страной.

— Следующий номинант: товарищ Бурденко выдвинул на соискание премии первой степени изобретателя… нет, разработчика технологии конвейерных хирургических операций, которая позволила резко сократить время хирургического вмешательства и повысить… нет, сократить смертность при проведении таких операций практически до нуля.

— Я даже слушать не хочу о чем тут можно спорить. Выдвижение Николая Ниловича мы, надеюсь, утвердим единогласно.

— А вот его же выдвижение на премию первой степени за изобретение прибора под названием дефибриллятор, который оживляет пациента даже после остановки сердца…

— И кто-то с таким выдвижением не согласен?

— Лев Захарович. Он опять считает, что юность изобретателя не дает ему права претендовать на премию.

— Мы же уже решили, что он ошибается.

— Я тоже так думаю, а теперь перейдем к следующим изобретениям. И сложность в том, что опять Николай Нилович, но уже в сорок четвертом подал два представления на премию первой степени. За изобретение шовной хирургической машинки, с помощью которой десятки, если не сотни тысяч раненых были успешно прооперированы и вернулись в строй…