— Где ж ты раньше-то был? — обернулся к ремини Марик уже после того, как понял, что нападавшие мертвы.

— Да где бы ни был! — проворчал Насьта, стирая пуком травы кровь с одежды. — Разве от твоего броска увернешься? Я-то ладно — ты ж ведь мне лук мог сломать! Да что лук — шею! В этой псине веса — как в хорошем кабане! Чего ты швырнул-то его на меня?

— Да… — почесал затылок обескураженный Марик и вдруг понял, что он только что убил человека. Дыхание у него перехватило, и, цепляясь за древко, он тяжело осел на ближайший валун.

— Собаку не считаем, — буркнул, морщась, Насьта. — А без собаки — за мной уже двое против твоего одного. С почином тебя, баль. И меня, кстати. Не рановато ли начали?

— Тихо, — негромко бросила Кессаа, выпрямляясь, и Марик понял, что и сайдка явно не в полусне провела схватку. Блеснула колючка, отправляясь в ножны, Кессаа забросила на спину мешок и тут же наклонилась над телом одного из нападавших.

— Мы их видели на постоялом дворе, — пробурчал ремини. — Эти молодцы были с тем нанимателем, который в бордель нас зазывал.

— Обыщите их, — приказала сайдка и взмахнула руками, расстилая над травой полосы сизого тумана. — Не волнуйтесь, сейчас сразу они не двинутся к Суйке, я держу их пока.

— Дожили, — вздохнул Марик. — Удивляемся, когда мертвец падает, а не ногами топает.

— А что искать-то? — не понял Насьта.

— Деньги, амулеты, татуировки — все, что может рассказать о них хоть что-то.

На телах найти ничего не удалось. Правда, у первого же воина Кессаа обнаружила большой и прочный суконный мешок, годный, чтобы человека туда поместить, но даже оружия у воинов никакого не было, кроме мечей, ножей и странных коротких плетей, похожих на прихваченные металлическими кольцами к коротким рукояткам набитые тяжелым песком кишки.

— Свинец, — принюхалась к вытертой до блеска коже Кессаа.

— Кровью пахнет! — откликнулся Насьта.

— И кровью тоже, — кивнула Кессаа. — Странные порядки в их борделе. Я бы сказала — как в загоне для рабов. И лица у помощников нанимателя не рептские и не сайдские. Хотя и похожи на сайдов. Кстати, воины они не слишком хорошие или не успели себя проявить… Мне показалось, что им привычнее сражаться где-нибудь на палубе морской ладьи или галеры. Ну об этом после. Стрелы вытащил, ремини? Пойдем посмотрим на хозяина этих молодцов.

Она взмахнула руками, словно подбирала расстеленное колдовство, и Марик почувствовал, как сердце начинает заходиться в груди. Убитые воины зашевелились, затем неуклюже поднялись на ноги и медленно пошли в сторону гор.

— Не переберутся через горы, — прошептал побледневший Насьта. — Ведь в Суйку все они отправляются? Анхель говорил, что злая воля их по дорогам ведет. И почему собака никуда не собирается?

— Значит, есть там дорога, — заметила Кессаа. — А собака Суйке без надобности… наверное.

Спутники так и не вышли из придорожных кустов — и не потому, что утренний сумрак уже разрезали лучи поднимающегося Аилле. На начинающей заполняться беженцами дороге суетился уже знакомый толстяк, что-то растолковывая нескольким крепким стражникам.

— Так, — пробормотала Кессаа. — Лучников нет, уже хорошо. И собака у них была только одна. Так. А это…

Кессаа напряженно замерла, и Марик в недоумении попытался раздвинуть кусты. Мимо толстяка и стражников сочился редкий поток людей, и только еще одна фигура застыла недвижимо. На противоположной стороне дороги стояла худая женщина со словно из камня высеченным лицом. Из-за плеча ее торчала рукоять меча, голова была плотно затянута платком. Она держала под уздцы крепкого коня.

— Значит, разыскала ты все-таки меня, и вдоль Ласки вела, и тут не упустила, — раздраженно прошептала Кессаа и жестко потянула баль за плечо. — Не лезь, когда тебя не просят, и запомни: если увидишь эту женщину, постарайся, чтобы она тебя не заметила.

— Это почему же? — не понял Марик, переглянувшись с Насьтой.

— Убьет, — коротко бросила Кессаа и добавила, выпрямляясь: — Побежали.

«Нелегкое это дело — бежать в гору, — начал размышлять Марик, когда и размеренно ковыляющие мертвые воины остались позади, и раздражение из-за неуместной угрозы смерти от худощавой неизвестной воительницы сменилось утомлением. — И еще более нелегкое, когда живот пуст, а руки дрожат и ноги подгибаются. Неужели так будет после каждого убитого врага? Эх, если бы мы были теперь в лесу — и бежать не пришлось!» Затерялись бы, схоронились между деревьями: не раз приходилось Марику скрываться в лесной тени — лучшие охотники из тех, что остались в деревне, мимо проходили, не замечая сына Лиди. О чем говорить, если он кабана на четыре локтя подпускал? Да. В лесу — не в горах, хотя какие это горы? Так, валуны да скалы — вон они, горы, впереди высятся! А здесь только склон, пусть и крутой. Нелегко бежать все время вверх — как только Кессаа не устает? Насьта и то руками за жесткую траву хватается, от валунов отталкивается, только что не встает на четвереньки.

К полудню им удалось выбраться на узкую тропу. Марик бы никогда ее дорогой не назвал, но выше скалы вообще отвесными были, да и пропасть начиналась прямо от городка, который остался внизу и казался сверху скопищем глиняных кубиков, рассыпанных между квадратами буро-зеленых ягодников. Жаль, погоню нельзя было разглядеть сверху, да, может, и не было никакой погони? Вот только Кессаа ни отдышаться, ни перекусить времени не дала. Едва приложились к мехам с водой, как тут же двинулась по узкой тропе вдоль пропасти, которая вот только трещиной в склоне чудилась, а уже через лигу в провал почти бездонный обратилась. А Кессаа словно и не поднималась по крутому склону, лишь бросила через плечо:

— В полдень перекусим, а пока — идти надо.

Так бы и гадал Марик, откуда силы берутся у стройной сайдки, да через пяток лиг, когда тропа сузилась так, что кое-где руки сами за скалу цепляться начали, вышли они к веревочному мосту. Пропасть подобралась к скальной стене вплотную, и между двумя уступами провис переход шириной в полтора локтя. Тропа за пропастью скрывалась в расщелине.

— Мне показалось или слепец этот путь дорогой назвал? — недовольно пробурчал Насьта, глядя, как Кессаа смело шагает по плотно вставленным в полотно моста древесным брускам.

— Отличный мост, — оглянулась Кессаа. — Я бы не сказала, что тропа слишком уж широкая, но пока я не увидела ни одного места, где бы не прошла лошадь, пусть даже и всаднику пришлось бы спешиться.

— И ты совершенно права, — раздался знакомый голос.

На противоположной стороне пропасти стоял слепец. Кессаа замерла на чуть покачивающемся мосту, Насьта мгновенно натянул тетиву, Марик медленно пошел вперед.

— Никудышная охрана, — покачал головой остроносый, болезненно худой и закутанный в черное слепец. — Нет, я предполагаю, что один из твоих друзей, судя по реминьскому луку — я успел нащупать его в харчевне, — отличный стрелок, второй — просто крепкий и бесстрашный парень, но пускать впереди себя женщину?..

— Чего ты хочешь? — перебила слепца Кессаа, сходя с моста. — И где я тебя могла видеть?

— Ты — сайдка, — кивнул, прислушавшись к ее голосу, слепец. — Меня зовут Рох. Я из Омасса. Откуда я знаю, где ты могла меня видеть, если я тебя не мог видеть нигде? На Скирской ярмарке, в храме Сади, в Деште? Где угодно.

— И что же ты забыл на этой тропе? — сузила глаза Кессаа.

Марик встал рядом с ней. Задрожал мост под быстрыми шагами Насьты. Рох будто не услышал обращенного к нему вопроса и, протянув руку, ткнул пальцем в сторону Марика.

— Когда охраняешь нечто бесценное, тем более если драгоценностью является твоя спутница, — будь стражем, а не олухом, — жестко выговорил слепой. — Ты должен идти первым, но так, чтобы оставаться в видимости лучника, который всегда замыкает строй. Или в вашем отряде драгоценность ты, а она, — Рох протянул руку к Кессаа, — твоя стражница?

— Ты не ответил мне! — повысила голос Кессаа.