— Ну и зачем ты мне в Суйке? — вздохнула Кессаа. — Я же не на прогулку собираюсь!
— Так и я прогуливаться не хочу, — повысил голос слепец. — Кое-какой магией владею — может, и пригожусь. Опять же, слышу хорошо. Да и не забыла еще про падь-то? От Омасса до Суйки через падь четыре лиги со склонами и скалами, а в обход — много больше! Да и не пройдешь теперь в обход: заставы всюду, засеки да завалы! Стража! Я вам нужен не меньше, чем вы мне нужны!
— Подожди! — поморщилась Кессаа. — Все в твоем рассказе складно, кроме одного. Нет дороги через падь!
— Первым пойду, — прошептал Рох. — Возьми с собой, девка. Не лишай надежды: ведь не стар я еще, а уж стариком с этими бельмами числюсь!
— Подожди, — вздохнула Кессаа. — Дай подумать.
Вскоре спутники уже сидели в крохотном домишке на окраине Омасса и тянули из деревянных чаш разогретое вино. Марику оно было привычным, а Насьта не мог приноровиться к тому, что вино в деревянной посудине медленно остывает, и уже не раз обжег язык. Кессаа ушла вместе с Рохом на рынок, чтобы прикупить кое-что необходимое для прогулки по пади. Еще когда отряд подбирался к городу, Марик успел разглядеть и строгий и мощный замок конга, и низкую крепостную стену, что перегораживала долину от реки до белых холмов, за которыми, по словам Роха, и лежала зловещая падь, но слепой не повел спутников не только к замку, но даже и к приземистым домам городских богатеев. Его домик ютился в четверти лиги от оживленного тракта — там, где огороды становились короткими, словно съеживались от близости проклятой долины. Рох открыл замок длинным ключом, который извлек из разреза рубахи, и тут же объявил, что, не посетив рынка, в падь они не проберутся. Кессаа приказала друзьям ждать ее в домике и отправилась вместе с Рохом. Баль пытался протестовать, но Кессаа была непреклонна. В свою очередь и ремини отказался выбираться наружу из домика, чтобы следить за дорогой. Разысканный им в небольшом подвальчике бочонок хорошего вина настроил Насьту на благодушный лад.
— Ты пойми, Марик. Тащиться в город нам нельзя ни в коем случае. Ты еще сойдешь за сайда, а я? Поверь мне, Кессаа умнее нас с тобой, вместе взятых. И если она будет выпутываться из какой-нибудь истории, то без нас выпутается в два раза быстрее. А вот в бою, я согласен, без нас ей никак не обойтись.
Судя по задумчивому лицу Кессаа, которая вскорости явилась вместе с подавленным Рохом, выпутываться ей ни из каких историй не пришлось, однако Марик сразу же почувствовал что-то неладное.
— Что-нибудь не срослось? — осторожно спросил он сайдку.
— Не срослось, — качнула головой Кессаа, плеснув и себе порцию напитка. — Хенны штурмуют Борку. Только начали, но уже множество народу погибло, и многие в городе говорят, что не устоит Борка. Месяц продержится, два, а потом все одно рухнет. Скал окрест Борки не видно — сколько там врага! И рисские колдуны там: помогают хеннам. И самое главное, что рушится Борка под ударами хеннских баллист, но сами хенны людей не теряют. Далеко стоят машины от стены, а бьют еще дальше. Только мертвые защитники крепости спускаются со стены, идут друг за другом в Суйку — и никто их не останавливает!
— Вот почему повозки на тракте: уходят жители на север, — пробормотал Марик.
— Куда уходят? — сдвинула брови Кессаа. — Некуда уходить! Меньше двух сотен лиг — и море. Край земли, край жизни. Все обрывается. Неужели закончился Скир?
— Что тебе Скир, если заканчивается вся Оветта? — неожиданно воскликнул Насьта.
Кессаа словно очнулась — медленно опустилась на лавку:
— Отдыхать. — Она закрыла на мгновение глаза. — Выходим в путь затемно, поэтому теперь спать.
— Пошел я тогда, — вздохнул Рох, споткнулся и, проклиная поставленное в проходе ведро, заковылял в переднюю, с крохотным оконцем, комнату. Ни слова не успел сказать баль, а по домику уже разнесся громогласный храп.
— Ну? — спросил Марик и осторожно коснулся руки Кессаа.
Она удивленно посмотрела на него.
— Что случилось? — прошептал баль.
— О чем ты? — не поняла сайдка.
— Что у тебя на руке? — прошептал Марик и по глазам Кессаа понял, что угадал.
Она медленно задрала рукав. Там, где раньше красовалось слово «Суйка», теперь алели другие слова: «Не бойся смерти».
Насьта разбудил друзей затемно. Наскоро перекусив, спутники затянули мешки и выбрались из домика на пустынную окраинную улочку Омасса. Рох заморгал, словно силился что-нибудь разглядеть через ужасные бельма, и махнул рукой:
— Видишь, парень, белый холм? К нему веди, а там я тебе другой ориентир дам!
— Ты уж не обмани, приятель, — попросил Марик. — Спутников у тебя всего трое, три неверных ориентира — и сам обратно выбираться будешь.
— Пошли, некогда болтать, — оборвал Рох и дернул бечеву, которая заменила ему цепь. — Только одно помни: если не предупредишь меня о какой неровности и я упаду, тогда, будь у тебя хоть сотня спутников, не выберешься!
— Ничего, — буркнул Марик. — Если что — я тебя вплотную к себе примотаю.
— Обойдусь, — задрал подбородок Рох и тут же едва не упал из-за резко натянувшейся бечевы.
Марик размеренно шагал по утоптанным в землю камням и с каждым шагом к белому холму, который поднимался из утреннего тумана, как затылок мертвеца, словно погружался в близкую боль. В памяти всплыло уже давнее видение Оветты, на которую он смотрел с недоступной высоты, и видение черного водоворота на ее теле. Но теперь ему уже казалось, что черное пятно не перед ним, а позади него. Марик оглянулся: Рох вышагивал старательно, высоко поднимая ноги. Кессаа шла, полузакрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то, Насьта поглядывал по сторонам.
— Что ты? — спросил он почти одними глазами.
— Тихо, — прошептал Марик.
— Мало людей осталось в Омассе, — тут же отозвался Рох. — Я так думаю, что небольшой гарнизон крепость попробует удержать, но если Борка падет, то конг не здесь будет врага встречать — он сразу за Даж уйдет. Перед мостом к Ласской крепости большой город лежит, больше Омасса: Скоча. Так там, говорят, и десятой части жителей не осталось!
— А если хенны пойдут через Суйку? — открыла глаза Кессаа.
— Съест их Суйка, — отозвался Рох тут же. — А если хорошо наестся, так и всю Оветту проглотит.
— Что там? — протянул руку вперед Насьта. — Что там за белым холмом?
— Увидишь, — после долгой паузы ответил Рох. — Один маг мне сказал, что это место в Оветте похоже на масляный светильник, который какой-то умелец поставил внутри муравейника. Муравейник живет, муравьи бегают, но рано или поздно гибнут в пламени. А когда муравейник просушится да поднимется ветер, однажды он займется пламенем и сгорит.
— Ветер — это хенны? — спросила Кессаа.
— Не знаю, — ответил Рох. — Но это старого мага не волновало. Его волновало, кто же доливает масла в тот светильник. Хотя, как мне кажется, он и это выяснил.
— Как его звали? — обернулся Марик.
— Эмучи, — пожал плечами Рох. — Когда-то я искал мудрости, бродил по Оветте, заходил и в бальские леса — и говорил с ним. Но он плохо кончил. Страшную казнь ему устроили… в Скире!
— Не мы ли сами — это масло? — нарушила молчание Кессаа.
— Скорее, мертвые — масло, — потряс головой Рох. — Гуринг, с которым вы не поладили в Ройте, тоже думал об этом. Правда, сомневался, но другого объяснения не находил. Его смущало, что уж больно много силы надо, чтобы заставить идти мертвого, чтобы вызвать его к Суйке из дальней стороны. Как говорится, кряхтеть на теленка, а отложить яичко. Но я о другом думаю. Эти мертвецы как волны.
— Какие еще волны? — не понял Марик.
— Волны, — хмыкнул Рох. — Как от камня, если его бросить в воду. Камень бы увидеть, а волны… Может быть, тот, кто камни бросает, и не замечает волн?
— Чего ж тогда ему нужно? — не поняла Кессаа.
— Самой смерти, — отозвался Рох.
— Ну куда дальше? — обернулся Марик.
Каменистый склон оскалился белыми валунами и вплотную приблизился к низине.