После довольно долгих обсуждений опустевшие корпуса МЗМА были большей частью переданы новенькому Московскому заводу бытовых холодильников, который только за лето пятьдесят седьмого их успел выпустить почти сто тысяч. На завод было передано производство холодильников с ЗиСа, так что инженерам, так же переведенным с ЗиСа, не пришлось «выдумывать велосипед». Почти не пришлось, все же и тут Таня слегка холодильщикам «жизнь подпортила»: вместо теплоизоляции из стекловаты она предложила использовать пенополиуретан. На первое время такая замена особых проблем не принесла, просто толстые стенки холодильника стали «наполовину пустыми» — но Иосиф Виссарионович, с «новинкой» ознакомившийся, «мягко посоветовал» делать продукцию более соответствующую современным возможностям, и заводское КБ срочно принялось разрабатывать новую версию «бытового прибора». Дело в принципе не очень сложное, но поменять кучу дорогущих пресс-форм для корпусных деталей было все же не очень просто…
С другой стороны, на московские холодильники спрос был не очень и высок, народ в основном старался купить маленькие холодильники саратовского производства. Все же тысяча сто рублей — это гораздо меньше двух с половиной тысяч, а люди пока еще не очень привыкли хранить еду в холодильниках, так что большинству и сто «саратовских» литров хватало. Тем более что и электричества «Саратов» жрал гораздо меньше…
Эти холодильники были плодом творчества инженера Сергея Михайловича Камишкирцева, ставшего директором нового московского завода. Но разработкой аппаратов занимался в СССР целых два института: всесоюзный ВНИХИ и сугубо ленинградский ЛТИХП. Правда, последний в основном работал над промышленными холодильниками, но и в «бытовуху» очень старался влезть. Однако после того, как ленинградцы «разработали перспективный теплоизоляционный материал Рогозит» из рогозьего пуха, ленинградский институт просто разогнали: Лаврентий Павлович решил, что и без них найдутся люди, умеющие выбрасывать на ветер государственные деньги…
А не выбрасывать начали артельщики из Мурома: с электрическими моторами они работать умели, с «хитрой химией» попросили помочь Таню — и к началу сентября наладили выпуск холодильника собственной конструкции под названием «Ока». От московских и ленинградских агрегатов их творение отличалось «простотой линий»: прямоугольная коробка, изготавливаемая из листа на обычных гибочных прессах стоимость производства сократило чуть ли ни на треть. А «попадание в размер» серийной кухонной мебели, выпускаемой КТК, сделало их продукцию хитом сезона…
Причем муромские холодильники очень неплохо и за рубежом продавались. Однако Иосиф Виссарионович поставил и перед артельщиками задачу «в первую очередь удовлетворять нужны советского народа», так что для зарубежа артель «Айсберг» срочно организовала очередное «совместное предприятие» с финнами. «Чухонцы» уже привыкли, что такие предприятия всегда оказываются очень полезными для кармана: они покупали листовую стали у шведов, компрессоры и теплоизоляцию в Муроме, шурупы сами делали… кстати, краску для корпусов они тоже в СССР покупали. Сами все собирали и сами готовые холодильники продавали по всей Европе — а СССР с этого получал лишь мелкую копеечку «за комплектующие». Примерно по паре тысяч рублей за комплект…
Однако главные достижения страны «ковались» в полях Центральной нечерноземной области. Земля в которой, конечно, особыми урожаями побаловать не могла — но это если руки не прилагать. А руки народ как раз прилагал: в поля вывозились многие тысячи тонн сапропеля из озер, тысяч тонн «продукции червяков», очень много «отходов метанового производства» и прочего перегноя. И, конечно, удобрения химические. Фосфаты (главным образом «испанские», ввозимые из Германии), калийные удобрения (примерно в равных долях немецкие и отечественные), азотные (это — исключительно отечественного производства). И результат как раз летом пятьдесят седьмого русское Нечерноземье и продемонстрировало: средний урожай той же пшеницы превысил (впервые за века) восемнадцать центнеров с гектара. А урожаи ячменя, овса и ржи превысили даже потребности местного животноводства. И, как доложили на комиссии Минсельхоза, по итогам пятьдесят седьмого года советский народ достиг «рекомендуемых медициной показателей» по потреблению куриного мяса. Год, конечно, еще не закончился, но если не случится каких-то страшных бедствий, до конца года каждый советский человек сожрет по тридцать килограмм курятины…
Правда, по говядине все выглядело не столь радостно: планы едва выполнялись процентов на восемьдесят. Они почти было «выполнились на сто и более процентов», но после расстрела первого секретаря рязанского обкома Ларионова энтузиазм партийных руководителей резко угас и отчеты областей стали соответствовать реальному положению дел. Не самому радостному, но Таня сочла особо отметить, что «разведение говядины не должно становиться приоритетом», поскольку свинина (для областей, не особо блюдущих заветы Магомеда) куда как более полезна. Причем исключительно по медицинским показаниям…
Отдельные товарищи в ЦК с ней, правда, не согласились — но Лаврентий Павлович каждому из них лично посоветовал «заняться животноводством у себя дома», и на этом вопрос закрылся. Как раз в сентябре закрылся.
А в октябре… Второго октября Таня «доложила» «комиссии», состоящий из двух человек, что «в основном космонавты к полетам готовы»:
— Сейчас полностью готовы Гагарин, Титов, Комаров и Быковский. Поповичи тоже готовы, но я думаю, что семейный полет мы им устроим где-нибудь в начале следующего года.
— И какие у вас планы? — спросил Лаврентий Павлович, уделав упор на слове «вас», но Таня ловко сделала вид, что этого не заметила:
— Особо никаких. То есть я предлагаю просто двигаться дальше по намеченному плану. Послезавтра пускаем одного человека, через неделю — троих.
— А вы говорили, что второй полет можно осуществить сразу после посадки первого корабля.
— Можно, но не нужно. Сейчас все корабли уже оснащены стыковочными устройствами, и если что-то случится и корабль с орбиты сойти не сможет, то я поднимусь на другом корабле и космонавтов на Землю спущу. Но для этого необходимо, чтобы второй корабль уже стоял на стартовом столе, а поставить уже готовую ракеты с кораблем на стол можно дней за пять, так что пусть эта троица недельку подождет. Нам же не нужны погибшие космонавты?
— Вы правы. В составе экипажей изменений не ожидается?
— Ни в коем случае! Ладно, на этом, думаю, заседание можно и закончить, я полетела…
— И я тоже, — несколько сердито заметил Лаврентий Павлович, — я же тоже должен на пуске присутствовать. Иосиф Виссарионович, у вас вопросы какие-то еще остались?
— Вернетесь — доложите. Идите уже, у меня и без вашего космоса дел хватает…
Четвертого октября в Тюратаме состоялся «последний инструктаж» будущего «первого космонавта Земли». Очень необычный инструктаж:
— Так, Юра, задача у тебя простая, — напутствовала Гагарина Таня. — Взлетаешь, болтаешься на орбите ровно сутки, выполняешь расписанную для тебя научную программу и возвращаешься. Детали ты и сам знаешь, а я повторю лишь медицинскую часть. Если тебя начнет сильно тошнить… не должно вроде, но всякое случается, так вот, если начинает тошнить, то хлебаешь пару глотков из вот этой бутылки. И ждешь минут пятнадцать. Если тошнота не проходит, хлебаешь еще раз, а дальше просто терпишь. Когда программа закончится, садишься на попу ровно и ждешь посадки. Но если автоматика сбойнет, но вообще забудь, чему тебя там учили по поводу посадки в ручном режиме, а просто сообщаешь об этом на Землю и ждешь.
— Чего жду?
— У тебя воды и еды на две недели, и система регенерации воздуха примерно на столько же рассчитана. Так что ты там не помрешь, а я тем временем на втором корабле поднимусь, с твоим состыкуюсь, перетащу тебя к себе и мы мирно сядем где нужно. Разве что с опозданием на пару дней…
— А вы тоже готовились к полетам? — удивился Гагарин.