— Не время считать мертвых врагов, если живым нет счета, — поморщился тан. — Веди людей к северной башне. Там вода и еда. И отдых.

— Боюсь, он будет недолгим, — вздохнул Дамп и ошибся.

Воинов в самом деле ждали котлы с горячей водой, и, хотя раздеться сил у большинства из них не было, тут же хлопотали юные жрецы из скирских храмов, и вскоре израненные тела вспомнили, что такое чистота и свежесть, раны приняли в себя целебные снадобья и спрятались в тугие повязки, а сгоревшее в огне тряпье сменили крепкие суконные одеяния скирских стражников и добротные кожаные сапоги. Впрочем, переодевание происходило как во сне, и даже столы, ломящиеся от яств и вина, не могли удержать тяжелых век, и воины начали засыпать прямо за столом.

— Однако, — ухмыльнулся Дамп, отхлебывая из глиняного кубка терпкого вина, — сегодня я убедился, что голые ремини ничем не отличаются от голых сайдов.

— Какие же отличия ты хотел обнаружить? — поднял брови и зевнул Насьта.

— Ну мало ли, — махнул рукой Дамп. — Откуда — не скажу, но среди стариков всегда ходили слухи, что с девками ремини можно забавляться, если, конечно, у них возникнет такое желание, хоть каждый день, а детей от таких забав все равно не происходит.

— Знаешь, Дамп, — заметил Марик, обгладывая аппетитную кость, — у меня есть серьезное подозрение, что забавы с реминьскими девками существуют только в воспаленных мозгах этих самых стариков.

— Что вовсе не исключает возможной близости храброго ремини с добродушной скирской девушкой! — добавил Насьта. — Надо же проверить правдивость любопытных слухов? У тебя нет случайно дочки, Дамп?

— У меня внучкам уже по десять лет, — погасил в седых усах улыбку воин. — Но, честно говоря, я бы не отказался породниться с таким воином, как ты, Насьта, или как ты, Марик.

— Я бы тоже не отказался от такого родства, — кивнул Марик. — Но вынужден открыть тайну: мое сердце осталось далеко отсюда. Есть у меня девушка.

— Что же стучит у тебя в груди, если сердце твое далеко? — раздался позади баль громкий голос.

Марик вскочил на ноги, словно и не было бессонной недели за его плечами. Перед ним стоял конг Скира. Он был ниже Марика почти на полголовы и уже в плечах, но баль показалось, что он смотрит на конга, словно на самую высокую башню высокой крепости — столько силы и мужества было во взгляде и лице правителя Скира.

— Голову склони, дурак! — прошипел на ухо Дамп.

— Оставь его, воин, — усмехнулся Седд. — Я бы согласился, чтобы ни один мой воин не склонял перед мной головы, если был уверен, что он не склонит ее и перед врагом. Отчего пришел сражаться за сайдов, баль?

— Надо сражаться с врагом, пока он нападает на твоего соседа, иначе, расправившись с соседом, он нападет на тебя, — твердо сказал Марик.

— Ремини тоже так думает? — повернулся к Насьте Седд.

— Ремини думает по-реминьски, но смысл выходит тот же самый, — с поклоном доложил Насьта.

— Что ж, Снат! — обернулся Седд Креча к тану Геба. — Когда твои воины отдохнут, построишь их и передашь, что я предлагаю каждому вступить в твой дом, Снат, или в мой, по их желанию, свободными воинами со всеми привилегиями. Если же они откажутся, то продолжать служить мне так, как служили. Платить буду как сайдам. А вот этих двух молодцов заберу, наслышан я об их умениях и доблести, определю пока в Скому, а там посмотрим. Чтобы к вечеру были готовы.

— Все, — решительно заявил Насьта, когда и его, и Марика похлопали по плечам сначала Дамп, а потом и Снат Геба. — До вечера не так много времени, а я даже не сомкнул глаз. О чем ты задумался? Ложись спать!

— Очень похож, — сказал Марик. — Очень похож конг на собственную дочь.

— Болван, — зевнул Насьта. — Это она на него похожа!

— Ты знаешь, — заметил Марик, — я смотрел на лицо конга, вычитал из облика Кессаа его черты — и словно видел лицо матери Кессаа. И еще мне показалось, что Седд Креча все про нас знает.

— Все ни про кого знать нельзя, — пробормотал Насьта.

— Он знает, что мы шли сюда вместе с Кессаа, — ответил Марик и нащупал на груди глиняный пест.

Айра почувствовала за спиной погоню, когда уже добралась до северной оконечности Проклятой пади. Забилась, запульсировала в висках тонкая боль — значит, идут по ее следу, трижды порушили тонкие ловушки, которых ни разобрать, ни почувствовать, пока щекой к земле не прильнешь. Остановилась, прикинула, куда дальше отправляться. До Скочи еще с полсотни лиг, да и неизвестно, что там теперь. До моря — по прямой лиг пять, до Суйки — в три раза дольше, но в Суйке умелый маг всегда спрятаться сможет, пусть даже там и риссы теперь властвуют: временно у них власть. Вот он, Зверь невидимый, вдоль Проклятой пади разлегся, только что не урчит от сытости и довольства, даже и пытаться перестал тянуть на себя Лека — и что его тянуть: здесь он, вместе с потрохами и всеми хеннскими воинами, здесь и останется, судя по всему. Тяжело вздохнула Айра, словно тяжесть поднимать собралась, и побежала. Вдоль самой пади, по голому, словно облезлому, глинистому берегу — бежала и чувствовала: смотрит на нее Зверь, смотрит и холодом обдает, но не от злобы и не от любопытства, а только потому, что течет что-то через ее кровь, связывает ее что-то с этим неизвестным, укрывшимся в клоках мглистой пелены.

Давно не приходилось бегать, но никогда Айра не жаловалась на слабость в ногах и теле — уже к утру успела к белым скалам, свернула в полумертвую чащу, а там уж и до самой Суйки две или три лиги оставалось. Даже вздремнуть себе позволила и проснулась только тогда, когда снова укол в висках почувствовала: добралась погоня до северной оконечности пади. Тут уж поднялась на ноги, затянула ремни на поясе, попробовала, как мечи выскальзывают из ножен. Быстро шли преследователи, след хорошо держали — не иначе всадники, да еще и с собаками. Вынырнула дочь Ярига из-под колючих кустов, пригляделась к освещенному все еще исторгающим летнее тепло Аилле городу. Ничего вроде не изменилось в Суйке — только храм исчез с верхушки холма да белые шатры встали у северной его окраины. Присела Айра на дорогу там, где стояла, провела ладонью вокруг себя, зачерпнула сухую пыль, зажмурилась и высыпала себе на голову, на плечи, на грудь и прошептала нужные слова к духу дороги, к духу сумрака вечернего, к духу тихого шага, к духу дневного сна. И отзвука не услышала, а, как говорил Яриг, сразу поняла — сама услышана и принята под невидимое крыло. Так и оказалось: в самом лагере никто не заметил стройной сайдки, а если и мелькало что-то перед глазами у караульных, так на соринку, в глаз попавшую, и списывалось. Да и не было усердия у рисских дозорных, и город поганый внимание на себя отвлекал, да и зря, что ли, маги Суррары колдовством лагерь опутывали?

Три линии рисских заклятий окружали лагерь, да только заклятия эти для слепых и глупых выставлены были. Две нитки просто перешагнула, а третью ухватила покрепче, разорвала да за спиной вновь сомкнула, а там можно было и не оборачиваться, пусть и знала, что близка уже погоня, застигла бы в чистом поле — и на пару лиг отбежать не успела.

Суйка была все та же, только уже среди хибар первого круга начиналась торопливо расчищенная улица. Камни, мусор были убраны, некоторые здания разобраны, и почти прямой проход пересекал и второй круг, и третий и уходил в сторону только где-то у стены четвертого. По сторонам улицы в мостовую и землю были забиты железные штыри, придерживающие серебряные цепи. Айра попыталась разглядеть развалины храма, но храмовый холм терялся среди крыш и стен зданий. Она вспомнила свой первый и последний проход через Суйку и поняла, что ничего не изменилось в городе. Все, что сделали риссы с Суйкой, было подобно едва различимым царапинам на панцире огромной черепахи, которая продолжала ползти туда, куда ползла последние сотни, если не тысячи лет.

Дочь Ярига перешагнула через цепь, почувствовала холодный зуд внизу живота, отмахнулась от охранного рисского заклятия и пошла старым путем — тем самым, которым преследовала когда-то Кессаа и сопровождающего ее старого воина баль. Интересно, помог ли ей в ее теперешнем пути молодой воин баль, да еще в компании с юрким ремини? И добрались ли они до Суйки?