— Ничего нет, — отозвался Орлик, выходя из соседней комнаты, и ловко вставил эсток в потертые ножны. — Ты не находишь, что носить седельный меч — плохая примета? Чего доброго кто-нибудь оседлает?
Рин мрачно посмотрел на великана, и тот со вздохом стер с лица улыбку.
— Послушай, парень. На полу нет крови, от осколков пахнет магией, но не ядом, поверь мне. Скорее всего, старик умер своей смертью, и ему не пришлось окликать костлявую слишком уж громко. Ему повезло. Он умер легко, без мучений, прожив немалую жизнь. Давай будем радоваться отъезду в далекое путешествие доброго человека, огорчаясь, что нам не суждено было попрощаться с ним и уже вряд ли удастся дождаться его возвращения. Но рано или поздно мы отправимся туда же и тогда найдем о чем поговорить с твоим замечательным стариком. И еще, не забывай: если точить нож достаточно часто, рано или поздно он стирается до обушка. Побереги сердце, парень. Кстати, — донеслось до Рина уже с кухни, — еды никакой нет, если не считать блюда распаренного зерна, но в полотняном мешке два свежих хлеба. Еще теплых! Сейчас бы кувшинчик топленого молока!..
— Как ты можешь говорить о еде? — отозвался Рин и осекся. От звука его голоса пепел у ног взметнулся тусклым облаком.
— О еде я могу говорить всегда. — Орлик выглянул в коридор. — Понимаешь, такую тушу, какую я вырастил из долговязого вельтского мальчишки, содержать непросто! Мало, что она требует постоянной кормежки, так ведь еще нуждается и в переваривании всего того, что я в нее забрасываю! А разговоры о еде прекрасно способствуют перевариванию пищи. Правда, когда живот пуст, эти разговоры способствуют только аппетиту. Ты все еще не хочешь есть? Мне показалось, что утренние переживания порядком опустошили твой желудок. Кстати, — вельт заглянул в бывшую комнату Рода Олфейна, — мне показалось, или в этом доме действительно, кроме мешка с двумя хлебами и старыми ножнами моего нового меча, ничего нет?
— Ничего, — кивнул Рин. — И здесь, и в подвале, и в штольнях. Второй и третий этаж заложены камнем с нашей стороны, они сданы купцам на три года вперед. В доме нет запаса дров. На мне даже плащ не мой, а Хаклика. Все, что есть в доме ценного, так это магистерский герб на двери.
— Да, — вздохнул вельт. — С таким плащом, да еще и без дров — не жизнь. Не только зима, но и осень готова стать непреодолимым бедствием.
— Что мне зима? — скривил губы Рин. — До нее еще надо дожить! Ты думаешь, мне удастся?
— Не кричи от боли, пока не больно! — Орлик протянул руку. — Или нет ни одного молодца, кто скрестил с Фейром меч и не остался жив?
— Есть, — поднялся на ноги Рин и замер, глядя, как кружатся в падающем из кухонного проема свете пылинки пепла. — Мастер Грейн фехтовал с ним. Но нам его опыт не поможет.
— Мы сходим и к Грейну, — расплылся в улыбке Орлик. — И опекуншу твою разыщем! И с Камретом нам есть что обсудить. Но, уж прости, парень, поиски начнем с хорошего трактира! В вельтскую харчевню не потащу тебя, там ты и так с утра шума наделал, а вот есть тут поблизости одно заведеньице…
Рассказать про заведеньице вельт не успел, потому что в дверь застучали, и снова Рин поразился мгновенному преображению великана. Словно огромный кот, Орлик беззвучно прыгнул к двери, замер у косяка, с гримасой погладил живот и подмигнул парню. Рин удивился неведомо как оказавшемуся в руке вельта кривому кинжалу и толкнул дверь.
— Рин Олфейн, его попечитель и опекун, именуемая Айсил, слуги, а также гости и приживальцы должны покинуть указанный дом, дабы сохранить его и уберечь от небрежения и ущерба! — раздался гнусавый голос. — Имущество выносить из дома воспрещается, исключая запас еды на один день, одежду, в которую облачены исторгаемые из дома жители, личное оружие и нательные украшения. Разрешается…
У ступеней дома Олфейнов со свитком в руках стоял облаченный в красную мантию белобрысый и сутулый делатель Кофр и гнусаво распевал исполненное торжественности и законопочитания решение старшего магистра. За его спиной скрестил пальцы на магистерской бляхе толстячок Жам и переминались с ноги на ногу два стражника, из-за постепенно набегающих зевак чувствующие себя весьма неуютно. Рин шагнул к Кофру, пошатнулся, и, видно, проявилось что-то такое у него на лице, потому что Жам поднял руку и повысил голос, чтобы перекричать Кофра:
— Не соверши глупости, Рин Олфейн! Фейр Гальд обратился в магистрат с просьбой о сохранении имущества и представил выкупленные долговые обязательства. Дело разрешится на ближайшем Совете, на котором, я полагаю, ты будешь вместе с опекуном? А пока советую запереть дверь, я уполномочен опечатать усадьбу Олфейнов и временно снять герб. Он будет храниться в магистрате, там, где и хранился до сих пор. Утерянный тобою, Рин Олфейн, ключ от ворот Водяной башни Фейр Гальд возвратил в магистрат. Решение подписано исполняющим жребий старшего магистра Гардиком и действует до изменения или утверждения его Советом магистров.
Над переулком повисла тишина. Рин метнулся взглядом по вытаращенным глазам зевак, по окнам соседних домов, с напряженными силуэтами за ними, и медленно снял руку с рукояти меча.
— Читать? — с облегчением выдохнул, обернувшись к магистру, делатель.
— Заткнись, Кофр, — отмахнулся Жам. — Ты все понял, Рин Олфейн?
— Он все понял и конечно же оспорит несправедливое решение на Совете магистров, — раздался за спиной Рина спокойный голос Орлика, заскрежетал замок, после чего пролетевший над головой Кофра ключ был благополучно пойман Жамом. — В доме никого живого не осталось, прочие упомянутые в решении магистрата люди находятся там, где расположены находиться, и будут там находиться, пока не потребуется перебраться туда, куда укажет уважаемый магистрат. Я правильно сказал, хозяин? — Вельт поймал окаменевшего Рина Олфейна за предплечье.
— Но… — нахмурился Жам, силясь понять произнесенную гигантом тираду.
— Никаких «но»! — строго сказал вельт. — Законы города должны исполняться неукоснительно, даже если их исполнения требует такой… горожанин, как Фейр Гальд. Кстати, ключ от ворот Водяной башни был означенным горожанином не найден, а украден в этом самом доме, что я могу засвидетельствовать со всем почтением к магистрату Айсы! Да! — кивнул он в сторону сохранявшей напряженное безмолвие толпы. — И многое другое тоже. Рин Олфейн, — Орлик слегка встряхнул парня, — надеется, что оставшееся за этой дверью имущество дома Олфейнов будет под надзором магистрата в еще большей сохранности, чем оно было до сих пор. А теперь можете исполнять вашу службу, мы же вынуждены удалиться по неотложным делам!
Если Жам и хотел что-то потребовать от Рина, то нужный момент он упустил. Впрочем, он вряд ли принялся бы кричать вслед удаляющемуся Олфейну, которого осторожно, но настойчиво сдвинул со ступеней и повлек сквозь толпу великан вельт. По рассказам того же Кофра, на которого вельт произвел неизгладимое впечатление еще позапрошлой ночью, спорить с великаном не следовало ни при каких обстоятельствах.
— Опечатывай! — раздраженно закричал Жам делателю.
Джейса пришла в себя только у Водяной башни. Остановившись, она судорожно перевела дыхание и тут же нырнула в сумрак проездного двора, где за вросшей в камень, никогда не закрываемой створкой ворот, сколько себя помнила, пряталась и от отца, и от донимающих ее сверстников. Да и просто скрывалась от всех, чтобы выплакать внезапные слезы, которые нет-нет да и пересиливали всегдашнюю улыбку на ее лице. Укрытие не оставляли вниманием и горожане, поэтому в полумраке пахло отхожим местом.
В другой раз Джейса поморщилась бы и нашла более приличное место для уединения, но теперь она просто замерла, успокаивая дыхание и сердцебиение. Против ожидания, слезы не хлынули, хотя испуг остался. Даже пальцы, которыми она попыталась поправить выбившуюся на лоб рыжую прядь, скручивали судороги, зубы выбивали дробь, но отсутствие слез испугало девушку больше всего.
Она попыталась вызвать внутри себя сочувствие и жалость к несчастному и доброму старику, но вместо этого вспомнила его внезапно изменившееся лицо, его глаза, которые напомнили ей глаза слепых, хватающих прохожих на торжище за рукава и гнусаво выпрашивающих подаяние, и ощутила отвращение и ненависть. «Он умер, умер, умер», — зло повторила она про себя и вдруг подумала, что точно так же может умереть Рин, и ее сердце сжалось. Еще несколько минут она шептала повисшую на языке фразу: «Может умереть Рин, может умереть Рин», затем дождалась семейства горшечника, которое тянуло через проездные ворота тележку с глиной, выскочила из укрытия и, с трудом удерживаясь от бега, быстрым шагом пошла в сторону Храма.